Embedded Files
Алексей Кочетков
Алексей Кочетков
T&V Media, Forest Hills, 2013
ISBN 978-1-937124-02-1
[Отрывки, в которых упоминается В. К. Глиноедский:]
[...]
Дожидаясь, перечитал все объявления. Регент хора, степенный Владимир Константинович Глиноедский (я с ним сейчас хорошо знаком) назначал очередную спевку.
[...]
Позади недели хлопот и уговоров. Да что тут неизвестного. Драться надо, если они начали. Глиноедский — он уже там, я тоже военный.
[...]
[...]
Узнал он о Глиноедском, нашем скромном степенном регенте хора и отличном поваре дешевой возвращенческой столовой. Он уже воюет: «Хочу доказать свою преданность родине делом», — заявил он тогда, перед отъездом, Васе Ковалеву. Воюет на соседнем Арагонском фронте, советником артиллерии. Он член Военного совета Арагонского фронта
[...]
Я описал тогда Борису и неожиданную встречу с нашим степенным и всеми уважаемым возвращенческим регентом и поваром Глиноедским. Это произошло вскоре после той удачно отбитой, атаки, во время которой погиб Жоро. Сначала до нас дошел слух, что на фронт прибыла русская воинская часть, которая-де, как это и полагается Красной армии, в два счета возьмет Уэску. И как потом не менее восторженные разговоры пошли у нас вокруг «русского генерала», уже прибывшего в нашу колонну: «О, у него действительно стоящий план захвата Уэски!». Было решено, что нас представят ему как отличных пулеметчиков, его земляков: это обрадует.
Но все обошлось проще.
Я, за мною Балковенко, по раскисшим, загаженным ходам сообщения бросились навстречу так посвежевшему здесь, в Испании, высокому, уже тронутому сединой, улыбавшемуся нам колонелю — полковнику — две пары толстых серебряных шпал над позолоченным козырьком офицерской фуражки. И я, больно прижавшись к его биноклю, все же обнял Владимира Константиновича. И мы, к немалому удивлению всей горки и сопровождавших колонеля Хименеса командиров, по-русски трехкратно расцеловались.
— А мы Вас разыскивали в Барселоне!
— Да какая там Барселона! Разве вырвешься!
Он постоял на нашей горке, посмотрел в бинокль на Уэску. Рассказал тогда немного — он торопился, — о недавнем декрете правительства, реорганизующем народное ополчение в народную армию.
[...]
В батарею к нему мы запросились, погостив несколько дней у Глиноедского, в его скромной комнатке в небольшом домике из глинистых земляных кирпичей на околице деревушки Граньен. Там нас представили командиру колонны, а теперь дивизии, дель Баррио, небольшого роста моложавому застенчивому барселонскому рабочему. И такому же штатскому на вид, немного рыхлому, слегка сутулому шатену — комиссару дивизии Труеба.
Мы жили у Глиноедского — он иногда брал нас с собой в поездки. Отсыпались на настоящих тюфяках, легко избавясь от паразитов. Почитывали книжки из небольшой библиотечки хозяина, поджидая его возвращения — он всегда возвращался поздно, и не очень-то надоедали ему расспросами.
Ждали, в сущности говоря, добрых вестей от Бориса. Он писал регулярно: о препятствиях, чинимых в Барселоне, о том, что из Парижа едут наши, но их всех направляют дальше, на Юг, в Албасету, где находится центр формирования частей из иностранцев-добровольцев, а оттуда — под Мадрид.
Но Глиноедский еще надеялся перехватить партию своих парижан-возвращенцев и помочь Борису выколотить пушки. И он рассказывал нам, как рад, что вот пригодились здесь его знания. И что он в дружбе с недавно прибывшими советниками-земляками из «большой деревни», они «звезд с неба не хватают, но дело свое прочно знают». Ему, советнику по артиллерии и члену Военного совета Арагонского фронта, приходится много ходить пешком, проверять все своими глазами, во все вмешиваться.
— Здесь в сводках иной раз такое насочиняют, что только держись.
Он в хороших отношениях со всеми командирами самых различных политических оттенков. Долгое время он продвигался вместе с колонной Дуррути вдоль Эбро — к Сарагосе, помогал брать Алмудевар анархистам, поддерживал огнем атаку тельмановцев на Тардьента. Ему не всегда просто находить с ними общий язык.
— Вот чудаки, — как-то сетовал он, очень поздно вернувшись, — никак не привыкнут воевать сообща. Соберутся, чтобы обсудить, как взять горушку, а спорят о том, кто прав — Бакунин или Маркс.
Об общем военном положении Глиноедский говорил неохотно, скупо. Все переводил разговор на общих парижских знакомых, которые едут сюда. Считал, что каждому надо делать посильное для победы, а вместе добиваться непрерывно хотя бы небольших успехов.
И только однажды, не без горечи, сказал:
— Зря в Барселоне успокоились. Обстановка неизмеримо сложнее. Думают, послали колонну Дуррути под Мадрид — и все. Барселона кишит вооруженными людьми, а здесь мы теперь батальон в резерв не можем отвести. Людей все меньше. Узкая прерывистая цепочка окопов и парапет. Первая линия, а второй — нет.
[...]
— Пойдешь к товарищу Филиппу в переводчики? — Глиноедский стоял рядом в окопе, где орудовал наш немецарттехник, настраивая на дистанцию головки шрапнелей. Наша пушка стояла впереди окопчиков и вела, как обычно, огонь прямой наводкой — по Санта Китерия. Рядом с Глиноедским мы приметили незнакомого нам пожилого человека в простых очках, серой кепке и сером штатском дождевике. Гальего! Советский офицер! Мы здорово тогда старались, чтобы показать класс. И пехота была еще там, впереди.
И, конечно же, я ответил отказом:
— Благодарю, мне и здесь хорошо.
Действительно, что могло быть лучше почетного звания артиллериста? Зачем это в переводчики? В тыл? К штабным крысам?
И все же меня вытащили. Глиноедский разыскал меня на новой позиции и отвез в Сариньену — в штаб Арагонского фронта. К гальегос (выходцам из испанской провинции Галисии), то ли в шутку из-за незнания испанского, то ли по соображениям конспирации, так называли тогда военных советников из Советского Союза.
Это была моя последняя совместная поездка с колонелем Хименесом. Он еще заезжал потом к нам в Сариньену с новым командиром батареи капитаном Борисом (все тем же милым Ларионычем) и его адъютантом Балковенко — представлять их хозяину, главному советнику при штабе Арагонского фронта, — Савину (Алексею Васильевичу Мокроусову). Наш бывший возвращенческий парторг выглядел экзотически в своей офицерской горре с тремя парами тонких серебряных шпал, в портупее с ремнями крест-накрест — поверх френча, с кольтом в деревянной кобуре, как у того анархиста в Порт Боу, в кожаных крагах поверх. Борис успел загореть дочерна, был немного смущен от встречи с командирами РККА, но таким же уверенным в себе, как там, на лекциях на рю де Бюси, и счастливо улыбался.
— Пей, Борис, но работай, — поучал его хозяин, наливая чарку «Московской», лукаво улыбаясь.
Глиноедский, для которого приезд в Сариньену к советникам был настоящим отдыхом («Вот я и на Родине» — говорил он мне) и возможность хоть недолго побыть самим собой, пил мало, маленькими глоточками. Сидел, степенно вытянувшись, и одобрительно посматривал на Ивана, с которым особенно дружил…
А 27 декабря тридцать шестого полковника Хименеса не стало. Он погиб под Бельчите. Владимир Константинович взял взвод солдат и отправился в разведку. В густом предрассветном тумане взвод наткнулся на франкистский пост. Смертельно раненого Глиноедского вынесли. Хоронила его вся Барселона.
Page updated
Report abuse